Недавний юбилей – 100 лет со дня рождения «отца советской водородной бомбы» и «советского диссидента № 1» – получил отклик среди немногих соотечественников. Можно сетовать на людскую неблагодарность и/или непонятливость, однако иное могло случиться разве что в теории. А на практике, учитывая особенности нашей истории и наших умонастроений, происходит то, что и должно произойти.
«Не в моем вкусе», – таким Андрей Дмитриевич Сахаров виделся не то что его врагам (те выражались и действовали похлеще), но очень многим из тех, кто не питал к нему злобы. Даже во всех слоях интеллигенции (научной, технической, творческой) до перестройки были в ходу примерно такие рассуждения: «И чего мужику надо? Все ведь у него было, так нет же…». Примечательно, что здесь больше не обвинений в неблагодарности к «взрастившей его стране», а искреннего непонимания: житейские устои диктовали иное, «агрессивно-послушное», «управляемо-лояльное» поведение.
Что бы ни говорили, но Сахаров не был «звездой № 1» и в эпоху демократизации и гласности конца 1980-х. Опять же, в политизированной тусовке, столичном бомонде, может, и был. А в широких массах, поддержавших тогда не столько Горбачева, сколько Ельцина, царили иные настроения. И если число тех, кто воспринимал Андрея Дмитриевича как «отщепенца» и, как бы выразились сейчас, «иноагента», заметно поубавилось, то образ чудака, «человека не от мира сего» остался преобладающим.
Андрей Сахаров, возвращение из ссылки. Декабрь 1986 года
Глагол «царили» вдвойне к месту: народ ждал нового, хорошего царя, который, в отличие от прежних, провозглашенных плохими, наконец-то разделит все по-честному. Как оказалось позже, ожидание чего-то сложного, требующего дополнительных знаний и усилий от всех и каждого – свободы слова, предпринимательства, творческого самовыражения, было все же на втором плане. Или так: отношение к этим ценностям было либо нейтрально-безразличным, либо осторожно-благожелательным, но в любом случае не таким, чтобы «впрягаться» за них по-серьезному, чем-либо рискуя.
Советский Союз, а затем Российская Федерация оказались беременны очередным царем, пусть и в обновленных условиях, в иных одеждах. И на пути к такому царю, скажем, крутой, размашистый начальник Борис Ельцин был куда ближе чаяниям большинства, чем «научный, наукообразный» человек с тихим, карикатурным голосом, отсутствием бравой выправки и, что еще удивительнее, без устремлений к личной власти. Андрей Дмитриевич предпочитал не громогласные обещания типа «Лягу на рельсы», а разговор о вечных ценностях. А этого разговора хотело и ожидало явное меньшинство.
Не случайна эфемерность антисталинских разоблачений конца 1980 – начала 1990-х годов. Казалось бы, миллионные тиражи, лавина фактов, аргументов, доказательств. И, казалось, уж теперь-то никогда… Ничуть не бывало – образ «отца народов» и культивированной им системы крепнет на глазах. И во многом потому, что в понимании очень многих те разоблачения не отрицали необходимость нового, «правильного» царя и даже приближали его появление. То есть были нужны только в этом качестве.
Впереди ли время Сахарова? Может быть, но, во всяком случае, оно еще не наступило. И штрихи, акцентирующие человечность академика-диссидента, ученого-правозащитника, философа-общественника, по-прежнему ждут внимания и понимания. Например, один из американских физиков после встречи с Андреем Дмитриевичем уже в перестроечное время с удивлением воскликнул: «О, так он совсем не сердитый!». И это тоже «школа Сахарова»: после испытаний, выпавших на его долю, он вполне мог обидеться и на систему, и на людей, стать напряженно-деспотическим нравоучителем. Такие черты характера проявлялись, например, у прошедших сталинские лагеря Варлама Шаламова и, в меньшей степени, у Александра Солженицына. Ничуть не бывало! Сахаров всегда оставался открытым, благожелательным человеком с развитым чувством юмора, иронии и самоиронии. И в этом отношении тоже прошел мимо очень многих (наверное, большинства) из нас.
Юрий Пронин для ИА «Альтаир»