Иркутск
Упущенный шанс Сталина? Еще раз о 22 июня 1941-го
Очередная, 77-я по счету, годовщина начала Великой Отечественной войны несколько отошла на второй план, уступив пальму первенства бесспорному лидеру общественного внимания – футбольному чемпионату. Тем не менее по всей стране вечером 21 июня и в течение 22-го прошли мероприятия Дня памяти и скорби. Масштабы событий тех лет настолько масштабны, драматичны, многогранны, что еще долгое время (если не всегда) будут вызывать жаркие споры исследователей. Беспрецедентная насыщенность и противоречивость эпохи 1939–1941 годов и первых месяцев после нацистского вторжения – одна из ярчайших страниц мировой и российской (советской) истории. И, казалось бы, очень хорошо, даже бесценно, что в сокровищнице человеческих знаний горит столь яркая звезда.
Однако тут и начинаются проблемы. Можно понять глубокие чувства, связанные с беспримерными испытаниями и потерями в годы Великой Отечественной. Но могут ли страдания и лишения оправдать попытку выхолостить живую ткань истории, превратить интересные, хотя подчас и неоднозначные факты в застывший набор непреложных, не обсуждаемых аксиом, не требующих доказательств? И неужели для кого-то значение той войны, преклонение перед героизмом защитников Отечества связано именно с абсолютной непогрешимостью нашей стороны, которая буквально во всех мелочах проявляла правоту, дальновидность, безгрешность?
Скорее наоборот: настоящая война – сгусток грязи и крови, темного и светлого, жестокости и милосердия, великодушия и малодушия, стойкости и предательства. И чем больше война, тем круче такая смесь. Разумеется, для одной стороны (советской) Великая Отечественная война была в целом справедливой, освободительной. Для другой (гитлеровской) – в целом агрессивной, захватнической, неправедной. Но – в целом. В остальном – многочисленных деталях, причем порой существенных, с обеих сторон бывало всякое. И только такая история действительно правдива, интересна, учит размышлять, а не заучивать.
Горькие дороги 41-го. В первые же недели войны сотни тысяч советских военнослужащих попали в плен, причем далеко не всегда сражаясь до последнего…
В то время как иные представители школьного (а порой и вузовского) образования буквально помешались на поиске и разоблачении «фальсификаторов» и «очернителей», в научном сообществе пока еще сохраняется здоровая атмосфера: запретных тем в отношении событий 1939–1945 годов нет, обсуждаются всевозможные версии, гипотезы, сценарии и, конечно, неудобные, хотя и бесспорные, факты.
До сих пор не стихает (и даже обостряется) дискуссия вокруг стратегических намерений Сталина накануне 22 июня 1941-го. Правда, и сюда некоторые участники полемики пытаются внести элементы агитпропа в стиле «1941-й в интересах 2018-го», выдвигая в адрес оппонентов аргументы типа «на чью мельницу льете воду?». Но в целом удается сохранить высокий уровень спора, естественно отвергающий очень странную, но навязчивую установку, что история «должна чего-то там показать». История никому ничего не должна, кроме следования истине и искренности. А вот нам не следовало бы толковать события прошлого, исходя из политической конъюнктуры настоящего. История – не служанка политики, которой можно отдавать приказания бежать то в одну, то в другую сторону.
Сказанное в полной мере относится ко многим событиям июня 1941-го. В частности, среди историков сейчас преобладает твердое мнение, что вне зависимости от планов Сталина (намеревался ли он действительно упредить Гитлера, в чем, кстати, нет ничего крамольного, или так и собирался еще год-другой отсиживаться в обороне), соотношение сил Красной армии и вермахта на западной границе СССР к 22 июня не давало гитлеровцам классического превосходства для широкого наступления. Более того, количественного преимущества у вермахта не было вообще: по числу танков, артиллерийских стволов, самолетов наши войска существенно превосходили немцев – соответственно в 3,8, 1,4 и 2,2 раза. А, например, на южном направлении, в полосе Киевского Особого и Одесского военного округа, у нас было в 7 раз (!) больше танков, чем у противника. И только по численности личного состава у германских войск, ввиду их отмобилизованности, было некоторое (и то не повсеместное) преимущество.
Не выдерживают критики и аргументы типа «новейшие танки Т-34 и КВ только стали поступать в войска, остальные танки были устаревших конструкций». Эти самые «устаревшие конструкции» (типа Т-26) не уступали немецким танкам, среди которых тогда еще не было «Тигров». А вот аналогов «еще немногочисленным Т-34 и КВ» в гитлеровской армии июня 1941-го не было вообще. Поэтому речь идет на самом деле о том, что у нас было не так много танков, превосходящих германскую технику по боевым качествам. Более того, КВ – это тяжелый танк, а тяжелых танков до появления «Тигров» к 1943-му в частях вермахта тоже не было вообще. И т.д. и т.п.
Переводя частности в обобщения: гитлеровцы по своему потенциалу и (в особенности) из-за недооценки ресурсов Красной армии (тут слабо сработала германская разведка, а режим полной секретности оборонной сферы в СССР оказался весьма результативным) не имели к 22 июня достаточно сил и средств для преодоления подготовленной обороны. Однако добились больших успехов в начальный период войны, прежде всего, благодаря трем факторам. Первый – внезапность нападения. Второй – явно наступательный, а не оборонительный профиль группировки советских войск у западной границы, причем формирование даже такой группировки не было завершено, а находилось «в процессе». Третий – профессиональное, качественное превосходство личного состава вермахта: уровень боевой подготовки и боевой слаженности подразделений, частей, соединений.
И все-таки они выстояли. Уже в период летне-осенних поражений была заложена основа будущей Победы
Благодаря массовому героизму нашим войскам, всему народу удалось к осени 1941 нивелировать превосходство Гитлера. Ставка на блицкриг и развал сталинского режима изнутри словно «карточного домика» не оправдались, в чем, кстати, проявился фирменный авантюризм «бесноватого фюрера». Впрочем, уже в июле, когда «со стороны» казалось, что вермахт близок к триумфу, многие из немецких генералов были встревожены «военным потенциалом русских», а Гитлер поделился с Геббельсом: «Если бы я знал, что у советов аж 10 тысяч танков, мне было бы намного труднее решиться на эту войну». То есть вождь Третьего рейха даже после 22 июня не знал, что на самом деле у Красной армии 25 тыс. танков…
В общем, споры на тему «22 июня» бесконечны, и это очень хорошо. Так же как, скажем, о роли Сталина. Очевидна его персональная вина за то, что война началась так, как она началась, за колоссальные потери нашей страны. Однако несомненна и его персональная заслуга в том, что война в конце концов была выиграна. Как совместить и оценить «два в одном»? Вероятно, иной лидер сумел бы не допустить летней катастрофы 1941 года. А другой бы, как Сталин, допустил бы, но, в отличие от Сталина, проиграл бы и войну целиком. Отсюда и невозможность придти к стопроцентно сбалансированной оценке «отца народов»…
Один из ведущих специалистов по Великой Отечественной войне, доктор исторических наук Михаил Мельтюхов считает июнь 1941 года «упущенным шансом Сталина»: если тот не собирался упредить Гитлера и ударить первым, то ошибся; если собирался, но не успел (а это вероятнее), то проявил недопустимую медлительность. Быть может, больше ясности насчет 22 июня 1941-го наступит после затянувшегося сверх всякой меры рассекречивания документов из так называемой «президентской папки», которую почти не тронули даже Горбачев и Ельцин…
Юрий Пронин для ИА «Альтаир»
Присоединяйтесь к нам:
Telegram
Вконтакте Поделитесь новостью с друзьями: