Иркутск
С юбилеем, Иркутск!
Фото Яны Ушаковой, «Байкальские вести»
Мы не собираемся, встречая День города, пускаться в сложные нумерологические построения по методу древних пифагорейцев, а равно и грешить предсказаниями, предостережениями и догадками. Было бы любопытно, но несерьезно и слишком категорично. Да и наш гость, с которым мы решили обсудить историю Иркутска, его уникальный жребий и обозримые перспективы, не оракул. Но к мнению и аргументам известного историка, политолога, лидера клуба молодых ученых «Альянс» и автора популярного культурологического проекта «Прогулки по старому Иркутску» Алексея Петрова стоит прислушаться. Он знает Иркутск подробно и глубоко, что называется, в лицо, а точнее — «в лицах», оставивших здесь яркий след, он дорожит нашим городом и верит в его неразрушимый созидательный потенциал, в его живую творческую душу.
«Захолустная столица»
— Алексей, в иркутянах все время борются две противоположные тенденции: незатухающие столичные амбиции, с одной стороны, и комплексы захолустья, периферийности — с другой. Какая из них, на ваш взгляд, все-таки ближе к истине, как точнее оценить статус города?
— Между столицей и захолустьем, конечно, стоило бы остановиться на золотой середине. Во-первых, ущербный пароль «захолустье» я заменил бы словом «провинция». А это уже совсем другое. Борьба за столичность издавна не дает покоя нам и нашим соседям. Иркутяне в течение многих лет тяготеют к этому соблазну. И надо признать, что в исторической ретроспективе эта претензия оправданна. Иркутск некогда в самом деле считался и, в общем-то, был столицей огромного края. В начале XIX века здесь была резиденция генерал-губернатора Сибири, а в 1822–1884 годах Иркутск был центром Восточно-Сибирского губернаторства, объединявшего Иркутскую и Енисейскую губернии, Приморскую и Якутскую области, одно время отсюда осуществлялось даже руководство Русской Америкой на Аляске. Представьте только, какими грандиозными территориями «дирижировал» наш имперский администратор! Некоторые красноречивые факты из биографии Иркутска ярко свидетельствуют о его процветании. Например, в 70-е годы позапрошлого столетия к нам в город приезжали артисты «Ла Скала» — театра-законодателя оперной моды в Европе!
— Да что вы! Это ж какой должен был быть гонорар, чтобы сюда, на лошадях...
— Именно. Не забывайте, что, когда началась Отечественная война с Наполеоном в 1812 году, иркутяне узнали об этом только через месяц после начала боевых действий! Так далеко мы находимся от реальных столиц. Но вот визит оперного «миланского чуда» иркутские купцы смогли себе позволить. По-видимому, умели платить, а главное — имели такую потребность в приобщении к настоящему искусству. Шли на столь красивые жесты.
Показательно, что до революции улица Большая в нашем городе (ныне Карла Маркса) сплошь была представлена ресторанами, салонами модной одежды от европейских торговых домов, шляпными мастерскими, ателье, отелями. Такой же «гламурной», как мы бы сегодня сказали, была и часть Арсенальной (Дзержинского). Это говорит о том, что в Иркутске было много богатых людей, которым надо было где-то тратить деньги.
В те времена у нас было невероятно выгодное географическое положение с точки зрения логистики, в нынешних терминах. С севера через Иркутск шли меха, золото, с юга — чай, шелк. Все пути вели в наш купеческий центр. И когда сюда съезжались негоцианты, здесь оборачивались колоссальные деньги, кипела деловая и культурная жизнь. Устраивались художественные выставки прямо из Парижа! В 1899 году крепкие купцы Семен Николаевич Родионов и Николай Васильевич Яковлев — друзья, светские львы, любители технических новинок — привезли в Иркутск первые автомобили из Франции. Яковлев открыл первый оружейный магазин, где торговал не только револьверами, винтовками и карабинами российского и зарубежного производства, но и другими инженерными чудесами: велосипедами, швейными машинками «Зингер», телефонными аппаратами и прочими радостями урбанизации.
В 1905-м Иркутск вошел в список 145 городов России из 762, где имелся водопровод. В 1909 году муниципалитет закупил паровой каток для шоссирования улиц, появился асфальт. А вот еще один головокружительный факт: незадолго до революции Иркутск был третьим городом империи после Москвы и Питера, годовой бюджет которого перевалил за 1 млн рублей. Таких городов за Уралом не было больше ни одного! Как подумаешь об этом, аж дух захватывает...
В конце XIX века газета «Сибирь» в Иркутске выходила тиражом в 20 тысяч экземпляров. Так вот из них три тысячи подписчиков были в Москве и Санкт-Петербурге. Столичные прогрессивные читатели понимали, что здесь, далеко за Уральским хребтом, происходит что-то очень масштабное и важное, чего нельзя выпустить из поля зрения, что надо контролировать и каким-то образом использовать.
Иркутяне, в свою очередь, тоже много выписывали центральных изданий, были весьма просвещенными людьми с широким кругозором. Когда у нас в 1897 году построили по последней моде драмтеатр по проекту питерского архитектора Виктора Шрётера, перестроившего, между прочим, после пожара Мариинку, все единодушно признали, что это лучший провинциальный театр в империи.
Жителям Иркутска было от чего задирать нос. Наши предки настолько чувствовали себя столичными жителями, что от хорошей жизни, что называется, в свое время великодушно уступили Томску честь открыть в Сибири первый университет. Генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьев-Амурский осознанно отказался от такой возможности из опасения дать Иркутску новые перспективы вольнодумия, которым традиционно отличается университетская среда. Еще от влияния идей декабризма не отошли, рассуждал Николай Николаевич, а тут вдобавок студенты нахлынут, привьют городу оппозиционных настроений, лучше уж мы повременим... Кстати, деньги на строительство Томского университета давали в том числе и иркутские купцы.
Да, Иркутск — центр провинции. Но провинции с мощными историческими корнями, с богатыми традициями, красочной генетической памятью, все еще хорошим генофондом. В нашем статусе доброй провинции, культурной провинции, на самом деле, есть много хорошего.
Последняя «Европа» на востоке
— Все, конечно, помнят, как Антон Павлович Чехов отозвался об Иркутске проездом на Сахалин. Назвал его городом «вполне европейским»...
— Ну и не мудрено. Вы учтите, где он проезжал: Томск — «город скучный, нетрезвый», Новониколаевск — будущий Новосибирск — тогда заштатный городишко, Красноярск, впечатливший только красотою Енисея. Тогда ни один из этих населенных пунктов не мог даже отдаленно соперничать с оживленным шиком нашего губернского центра. Такой действительно европейский город тогда за Уралом был просто-напросто один.
Сегодня можно сказать, что Иркутск — последний европейский оплот по дороге на восток, некая граница, за которой начинается уже не географическая, а культурологическая Азия. После нас уже никакой европейской физиономистики нет. И у нас она какая-то особенная, не подражательная, а органичная, не тюнинг, а живое, природное лицо города.
Я бывал во всех городах Сибири, кроме Кемерово, и могу сказать, что Иркутск явственно отличается от них, у нас особый какой-то дух. В нашем областном центре все напоминает европейские города. И это чувствуют, кроме всего прочего, европейцы, которые сюда попадают: немцы, поляки, чехи. Обратите внимание, что городов-побратимов у нас больше в Европе, нежели на востоке.
Все купцы, которые в конце XIX века после пожара 1879 года перестраивали город, все наши городские головы (градоначальники) получали питерское классическое образование, выезжали в Европу. И они старались все лучшее, что было там, тащить и интегрировать в Иркутск. Градоначальники Иван Федорович Исцеленнов, Василий Васильевич Жарников посетили в свое время Париж, Берлин, Лондон, подивились, как там работает водопровод, — и загорелись внедрить эти инженерные новации в нашем городе. Планировался даже всероссийский водопроводный съезд у нас, да мировая война подкосила эти амбиции.
К нам очень много ссылали умных, ярких, активных людей из Европы — прибалтов, немцев, поляков. И они тоже старались генерировать вокруг себя привычное пространство, естественную для себя атмосферу. Что им не удавалось, может быть, на родине, они легко воплощали здесь. Удаленность тогда даже давала нам весомые выгоды. Ссылали ценную человеческую породу, информация из центров доходила до нас поздно, мы жили своей вольготной жизнью, не знавшей крепостного гнета, начальники наши что хотели, то и творили. И, по большей части, творили много хорошего.
Предшественники-созидатели
Все глубоко уважают Владимира Платоновича Сукачева, который служил городу на посту городского головы 12 лет напролет. Будучи по матери наследником огромного состояния купцов Трапезниковых в золотых приисках, недвижимости, ценных бумагах, он очень много своих денег тратил на нужды горожан, на науку и просвещение. Давал средства на географическую экспедицию Григория Потанина, финансировал поездку исследователя Николая Ядринцева на научную конференцию в США, строил богадельню для престарелых женщин, приют для малолетних преступников, вкладывался в строительство музея, заказывал за свой счет спектакли для учащихся. Покупал земли и возводил здания для городских училищ. На свои кровные восстановил публичный сад за Спасской церковью, который в народе так и прозвали Сукачевским. Построил бесплатную школу для девочек на территории своей усадьбы, его знаменитую галерею тоже открыто мог посетить любой иркутянин или гость города. Кстати, это была одна из трех крупнейших галерей в России — наряду с собранием Третьякова в Москве и масштабным частным собранием в Самаре. Причем можно поспорить еще, кто начал собирать свою коллекцию раньше — Третьяков или наш земляк.
Иркутяне, состоятельные и не очень, многое делали сами, по доброй воле, — продолжает Алексей Петров. — Мы знаем, что драмтеатр возвели на пожертвования, Ивано-Матренинскую больницу тоже финансировало городское сообщество, как сегодня сказали бы, методом краудфандинга — коллективного донорства. Люди здесь были передовые, болели за свой город. Гласные городской думы, например, депутаты, по-нашему. Вы представляете себе, что значило быть гласным в Иркутске царских времен, предположим, от Глазково? Моста нет, ты по льду на ночь глядя должен идти в пургу, заседания начинаются в семь вечера, порой длятся до полуночи. Решали насущные горячие вопросы. Кстати, все протоколы заседаний можно сегодня прочитать, они оцифрованы, потому что публиковались полностью в те далекие времена и были доступны для прочтения в «Известиях Иркутской городской думы» с 1886 по 1913 год.
Замечательная здесь сформировалась порода людей, которые и сами стремились обогащаться не только капиталами, но и культурой, знаниями, душевным богатством и город хотели обогатить, просветить, украсить. Вот гласным городской думы шесть лет избирался наш выдающийся архитектор Владимир Александрович Рассушин, который построил Дом дружбы — прежнее церковно-приходское училище, комплекс Общественного собрания, где теперь размещаются Иркутская филармония и нынешний ТЮЗ. Он был еще и надворным советником, и серьезным предпринимателем, владельцем каменноугольных копей Черемхово. Так вот он баню работягам построил, телефон на шахты провел. Купец Дмитрий Дмитриевич Демидов, возглавлявший городскую думу, вошел в комитет по призрению пострадавших от пожара 1879 года, жертвовал на приют арестантских детей, много средств вложил в строительство церкви Казанской Божьей Матери. А потом еще и получил грамоту от американского правительства за то, что снарядил экспедицию для спасения полярников под началом Де-Лонга.
Иркутск конца позапрошлого века был редким в России городом, где совершенно отсутствовал внешний долг. То, что много социальных учреждений — школ, больниц, приютов — строилось на частные деньги и впоследствии содержалось жертвователями, позволяло городскую казну свободнее расходовать на благоустройство и порядок. Вот какие жили в нашем городе люди. Может, даже суровый каторжанский климат тому способствовал. Холодно тебе? — Обогреют, приютят. Читать не умеешь? — Научат, книжку подарят. Примечательная деталь: во время празднования 100-летия Пушкина в 1899 году каждому иркутскому учащемуся было подарено полное собрание сочинений великого классика!
У нас за плечами — целая армия уникальных людей, писавших иркутскую историю. Людей прекрасных, благородных было в нашем городе, в нашем краю гораздо больше, чем иных.
Горькие потери
— Куда же все они подевались, прекрасные, благородные люди XIX века? Сгинули, разъехались? Что стало с той породой добрых исполинов, которые выстроили и прославили Иркутск?
— Спасибо первым годам советской власти, как ни прискорбно это признавать. Попытка переформатировать Иркутск из города-купца в город-пролетарий повлекла за собой невосполнимые жертвы. Новые управленцы утвердили новое избирательное право. Не могли не только избираться, но и избирать все, у кого были дворянские корни, кто когда-то служил в системе генерал-губернаторства. Зачистили всю кадровую элиту. Исчезали как вид отдельные квалифицированные профессии. Присяжные поверенные, например (нотариусы, по-нашему), которые обслуживали обильные сделки и договоры между деловыми людьми.
Уничтожалось все связанное с религией, как и по всей стране. В 1938 году расстрелян протоиерей Богоявленского собора Федор Федорович Верномудров, красавец, «старорежимный» общественник, учредитель общества трезвости, попечитель беженцев во время Первой мировой. В тот же год умер в тюрьме по ложному обвинению талантливый архитектор Казимир Войцехович Миталь, который построил гостиницу «Сибирь», здание управы ВСЖД, Гоголевское училище — школу № 11, одну из старейших и лучших в нашем городе. Я уже говорил о нашем купце-прогрессисте Семене Николаевиче Родионове, что стал одним из первых наших автомобилистов. Он был известен и как серьезный энтомолог, дружил с Пржевальским. Когда у него все отняли, он просился состоять при своей коллекции бабочек и жуков, при богатой библиотеке по энтомологии, которые передали Иркутскому университету. Не уехал из России, работал в советских учреждениях, делился своими ценными знаниями. Сгубили в застенках в 1937-м.
Кстати, очень показательный момент. Когда в 1932 году разрушили Казанский кафедральный собор, третий в России по высоте после Исаакиевского и Василия Блаженного, наши земляки отказались вывозить руины, расчищать оскверненное место. Власти пришлось специально привезти рабочих из Белоруссии и Украины. Когда приезжие возили обломки великого храма, иркутяне стояли по обочинам и плакали. Это был их большой гражданский поступок, коллективная, никем специально не организованная, по зову души, народная панихида по уходящему миру. Самое страшное, что мы в те переломные годы теряли культурный, интеллигентский слой. Этот период еще ждет своего подробного изучения, в нем есть немало еще белых пятен и темных мест.
Бесценные сбережения
— Но все-таки город не выродился, не деградировал...
— Город не погиб. Хотя во многом свои лидирующие позиции мы утратили. И в этом, я думаю, не вина, а беда Иркутска. Дело в том, что он по самой природе своей, по ментальности, по психотипу не годился на роль пролетарского флагмана. Люди тут были другие. Поэтому мы и пропустили вперед Красноярск и Новосибирск как города промышленные, индустриальные. Вся промышленная биография Иркутска носит несколько навязанный характер, искусственный и временный, как мне кажется. Поэтому так стремительно и обрушилось практически все иркутское производство в лихие 90-е. Исключением был и остался только авиазавод и окружающий его поселок авиастроителей — Второй Иркутск. Он взял на себя большую роль, став цементирующим фактором Ленинского района.
Гораздо сильнее, нежели заводы и фабрики, на формирование советского Иркутска и советских иркутян повлияли вузы и Академия наук. Создание классического университета на заре Страны Советов, из которого потом выделились другие вузы, образование дюжины академических институтов — вот что определило облик и дух нового города на Ангаре. Помогли и послевоенные комсомольские стройки, когда к нам хлынул сильный приток активной молодежи.
Возьмите любую советскую энциклопедию 70–80-х годов. Там обязательно сказано: Иркутск — крупный образовательный и культурный центр. Многие говорят — Восточной Сибири, кто-то — Сибири, есть и такие, что называют его крупнейшим за Уралом. В принципе Иркутск заслуживает всех этих характеристик, несмотря на тяжелую ситуацию в науке и высшей школе у нас в последние годы. Мы дали, не побоюсь этого слова, миру математическую школу профессора Олега Васильева, школу байкаловеда Михаила Кожова, яркие достижения иркутских химиков, сильную археологическую традицию Германа Медведева. Кто мог ожидать, что в начале 60-х, в разгар Карибского кризиса, работы нашего молодого советского ученого Германа Медведева опубликует американский научный журнал?! Потому что он сделал действительно грандиозные подвижки в развитии археологической науки.
Что ни говори, а силой и богатством Иркутска является высокоинтеллектуальный и культурный человеческий потенциал. Таланты, которые вышли отсюда, стали планетарно известными. Распутин и Вампилов, Гайдай, Иван Вырыпаев... Теперь вот Денис Мацуев — один из провинциалов, который не боится своей провинциальности, а гордится ею, за что симпатичен не только нам, но и публике в самых блестящих столицах.
Надеюсь, у нас еще будут вырастать такие недюжинные люди.
Мы все равно возвращаемся на круги своя, в Иркутск допромышленный, в Иркутск просвещенный и артистический, исследовательский, креативный. И сегодня мы можем похвастать амбициозными культурными проявлениями. Взять галерею Виктора Бронштейна, нашего предпринимателя и мецената новой волны. Во-первых, это один из лучших на сегодня музеев в областном центре. Во-вторых, это то культурное пространство, что вызывает понятную зависть наших соседей. В Новосибирске и Красноярске, заметьте, нет ни одной частной картинной галереи. А в Иркутске их три: у Бронштейна, у Дианы Салацкой и у Лины Ермонтович. В городе-миллионнике, в столице Сибирского федерального округа, нет, на родине Сурикова — нет, а мы можем еще выбирать, в какую из этих галерей пойти.
Огромный респект нашим вождям советского периода за то, что все-таки сохранилась в Иркутске уникальная деревянная старина. Городов с таким архитектурным наследием во всей стране только три: Кострома, Томск и наш Иркутск. Но если в Костроме можно говорить о порядке цифр в 100 домов, в Томске — в 300, то у нас официально зарегистрирована тысяча памятников. Это то, что надо обязательно сберечь, чему стоит посвятить глубокие исследования, во что надо вкладывать федеральные деньги. Это то, что будет всегда привлекать сюда людей, чем мы и наши потомки сможем гордиться и любоваться.
Все будет хорошо
— Что нам важно понять, а самое главное, сделать, чтобы наша провинциальная малая родина была и нам в будущем мила, и миру интересна?
— Надо преодолеть некий культурологический, духовный кризис, в который мы погрузились, но из которого, как мне кажется, уже начинаем потихоньку высвобождаться. Я убежден, что Иркутск еще ждет яркое будущее, сопоставимое с «золотым веком» Сукачевых и Трапезниковых. Для этого, в первую очередь, надо вдумчиво изучать историю родного края. И это уже происходит. Я наблюдаю некий исторический бум в среде населения. Люди стали интересоваться прошлым, в архивах небывалый наплыв посетителей, иркутяне ищут свои корни, строят свои родословные, пытаются разобраться в ретроспективе своих фамилий и своего города не через «коррекционные окуляры» агитпропа, а на собственном опыте.
Те, кто приходит к нам на прогулки по старому Иркутску, часто говорят знаковые заповедные фразы: «А вот мой дедушка, который жил на Большой» или «у моей прабабки, в доме на Третьей Иерусалимской». Могучая тень прежнего Иркутска уже обретает плоть в умах и сердцах сегодняшних иркутян. Теперь следует добиться, чтобы иркутским улицам вернулись их исторические названия: Трапезниковская, Медведниковская — в честь замечательных созидателей и устроителей города — и другие. Конечно, Большая и Амурская, Луговая и Баснинская. Надо найти в себе политическую волю для этого решительного шага, а деньги, организационные механизмы найдутся.
Нас ждут еще два очень важных юбилея. В 2017 году мы будем отмечать 100-летие Октябрьской революции и 80-летие Большого террора 1937 года — трагические даты в истории страны. А в 2018-м, я уверен, не только мы, но и вся прогрессивная Сибирь отпразднует 100-летие Иркутского классического университета. Верю, что минуют, улягутся все бури вокруг нашего высшего образования и мы сохраним и преумножим в будущем сильные достижения нашей высшей школы. Надеюсь также, что в обозримой перспективе Иркутск может стать и крупным музейным центром, что мы построим все-таки Глазковский некрополь, заслуживающий не менее пытливого изучения и широкой популяризации, чем египетские пирамиды.
Нам нужно во что бы то ни стало сохранять и развивать наш ментальный и культурный потенциал. Ни в коем случае не экономить на культуре. Именно она объединяет и возвышает людей, а не фабрики, куда мы приходим работать, и не торговые центры тем более. Объединяют нас духовные ценности, которые мы вместе осознаем и переживаем.
Вот только что завершился фестиваль любительских театров в Иркутске. Участвовали в нем 25 коллективов, и это еще не все. Вдумайтесь только, 25 театров, где люди творят по зову сердца, не корысти ради. Есть коллективы, которым уже по 25–30 лет. Они выстояли в годы перестройки, пережили кризисы. Не каждый профессиональный театр насчитывает такой возраст. Это говорит о том, что в Иркутске неистребима порода удивительных людей, настроенных на внутренний рост, на духовный поиск, на добро и красоту, по большому счету. А значит, все у нас будет хорошо. Если мы захотим, если дружно будем для этого трудиться.
Беседовала Марина Рыбак, «Байкальские вести»
Присоединяйтесь к нам:
Telegram
Вконтакте Поделитесь новостью с друзьями: