II Международный книжный фестиваль «КнигаМарт» прошел в Иркутске с 13 по 15 марта. По информации организаторов, презентации проектов и книг, мастер-классы и другие события литературного мероприятия посетили свыше 5000 иркутян и гостей города. В работе тематических площадок приняли участие 80 спикеров – это прозаики, поэты, журналисты, блогеры, литературные критики, художники, искусствоведы и режиссеры.
Одним из ключевых гостей «КнигаМарта» стал известный российский писатель-фантаст Вадим Панов, автор цикла книг «Тайный город», «Анклавы» и «Герметикон». Корреспондент «Альтаира» встретился с творцом вымышленных миров, чтобы поговорить о прошлом, настоящем и будущем фантастического жанра. Получилось злободневно.
Фото организаторов «КнигаМарта»
– Вадим, в чем, на ваш взгляд, главное отличие нынешней фантастики от классических образцов?
– Сразу оговоримся, что сейчас мы не будем говорить о «развлекательной» или массовой фантастике. Мы будем говорить о научной фантастике, то есть попытках людей спрогнозировать будущее. Единственная возможность прогнозировать будущее – это отталкиваться от настоящего. Автор обращает внимание на тренды вокруг себя, ловит, анализирует и экстраполирует – думает о том, как они смогут повлиять на будущее. Мы не будем обращаться к Жюлю Верну, потому что он непосредственно «варился» в «котле будущего». Когда Жюль Верн придумывал «Наутилус», прототипы подводных кораблей уже были. Он жил во время научно-технического прогресса и не столько предсказывал, сколько показывал ближайшее направление его развития.
«Твердая НФ» началась после Второй мировой войны, когда появилась плеяда главных американских писателей-фантастов: Артура Кларка, Роберта Хайнлайна, Айзека Азимова, Рэя Брэдбери. На их глазах произошел второй резкий рывок научно-технической революции: вступили в войну на «кукурузниках», закончили – на реактивных двигателях. Появились ракеты, ядерное оружие, начались полеты в космос. Этот рывок, произошедший за 20 лет, конечно, ударил по ним очень сильно. В их работах чувствовалась совершенно потрясающая лихость. Они не верили в то, что человек полетит в космос, они знали это.
Когда читаешь их рассказы, понимаешь, что максимум к 2000 году мы будем на Венере и Марсе. В их произведениях – удивительный заряд веры в человека и его возможности. Я думаю, что, если бы Эйнштейн не придумал теорию относительности, мы бы полетели к далеким звездам, просто потому, что не знали бы, что это невозможно. Просто построили бы ракету и полетели. Возможно, теорию относительности придумали специально для того, чтобы нас остудить. Если бы не она, мы бы уже были на Альдебаране (смеется).
– А советская фантастика?
– Советская фантастика была немного другой. Либо это была приключенческая фантастика про достаточно жесткое противостояние с нашим классовым врагом, как в сюжетах Александра Казанцева. Либо как у Ивана Ефремова: далекое будущее, когда все эти «мелкие» вопросы вроде воспитания нового человека уже решены. И никого не интересует, каким образом. Просто тысяча лет прошла, и наступило прекрасное далеко коммунистического будущего. Это была скорее утопия. Причем советская фантастика была не лживо утопична, потому что современные тренды социалистического общества предполагали такое развитие. То есть утопичен был сам тренд, а советские авторы показывали, к чему мы при заданных обстоятельствах можем прийти.
Сюжеты американской фантастики были рождены на фронтире, на Диком Западе. Вместо индейцев – инопланетяне. И, как на Диком Западе, каждый человек, застолбивший правильный участок, мог внезапно оказаться владельцем золотой жилы или нефтяных скважин. Ведь каждая планета – это кладезь неких богатств. Герой мог что-то изобрести или стать знаменитым. Америка с середины XIX до середины XX века – страна реально больших возможностей. Своим умом или удачей ты мог заслужить очень многое. Американская мечта. Тот же Ливай Страусс стал продавать старателям брезентовые штаны, а в итоге стал руководителем глобальной компании и нарядил весь мир в джинсы. Возможности были, и именно веру в возможности американцы трансформировали в свое видение будущего.
– Какое влияние оказывает то, что происходит сейчас, на эволюцию фантастических сюжетов?
– Будущее советской фантастики исчезло вместе с распадом Советского Союза. Не может быть подвешенного в воздухе будущего, в него никто не поверит. Американская мечта тоже исчезла по естественным причинам. Капитализм изменился. Романтический образ страны всеобщих возможностей столкнулся с сужением шахты «лифта возможностей». Сначала появились «злые корпорации» киберпанка. Писатели ходят по тем же улицам, смотрят те же новости и общаются с теми же людьми. Уильям Гибсон решил, что будущее за корпорациями. Он понял, что от одиночек зависит все меньше и меньше. Возникает безотрадное будущее не романтического фронтира, а будущее киберпанка: нищета, перенаселенность, бесправие рядового гражданина.
Со временем антиутопии становятся еще жестче. Мы возвращаемся к роману Герберта Уэллса «Машина времени», где он разделяет людей на элоев и морлоков. Авторы находят в этом логическое развитие капиталистического общества. Олдос Хаксли с его романом «Дивный новый мир» про общество потребления – это вчерашний день. В тренде – отказ от потребления.
Однако, глядя на то, что происходит вокруг, приходишь к выводу, что в итоге победил Джордж Оруэлл с его романом «1984». Сейчас мы живем в его мире. Нас убеждали, что в «1984» Оруэлл писал о современном ему Советском Союзе, но это не так. СССР от начала до конца описан в романе «Скотный двор». Оруэлл – великий провидец. А «1984» – это роман о финале капитализма. Три постулата из этой книги сейчас действуют на 100 процентов. «Война – это мир»: если мы прекратим все войны, экономика рухнет. «Свобода – это рабство». Мы, конечно, свободны, но попробуйте сказать об этом человеку, который взял ипотеку. Варианты рабства могут быть самыми разными, и то, что нам декларируют, далеко не всегда совпадет с тем, что с нами происходит. И «Незнание – сила». Управлять людьми, которые не понимают законов происходящего, намного проще, чем людьми умными и развитыми. И если мы посмотрим, что происходит с образованием, опять же не только у нас, то тренд идет к тому, что знать теперь можно только самое необходимое. Когда в твоей голове нет комплексной картины мира, тебе можно забить голову чем угодно.
– И все-таки каков вклад фантастики в мировую литературу? И существует ли таковой?
– Вы знаете, ведь «Мастер и Маргарита» тоже фантастика. Мне в принципе не очень нравится ультимативное деление жанров на развлекательную или серьезную литературу. Вот Джордж Оруэлл – это фантастика? Мистика – это фантастика? А какой отпечаток наложила на литературу мистика? Фантастические элементы присутствуют в массе книг, которые никто не назовет фантастическими. Фантастика – это описание невозможного. Если мы оставим в литературе только бытописание, мы ее очень сильно обедним.
– То есть фантастика – не жанр, а литературный прием? Как можно убедить человека воспринимать фантастику всерьез?
– Думаю, в этом нет особого смысла. В молодости читают фантастику почти все. Но кто-то затем перестает мечтать, а кто-то – нет. Противники фантастики часто говорят, что этот жанр – попытка убежать от реальности. Но куда убежать? Есть и противоположная точка зрения. Например, в Китае сейчас активно продвигают фантастику: в книгах, в кино, в культуре в целом. Так китайцам сказала партия. Там проводят конвенты, встречи, фестивали, на которые привозят авторов из разных стран, где фантастика имеет давние традиции.
Один из писателей во время посещения китайского фантастического конвента поинтересовался у местных, с какой целью Поднебесная взялась за продвижение фантастики. Ему ответили, что в Китае научились выращивать высококлассных технических специалистов. Но китайские инженеры лучше специализируются на успешном копировании технологий, чем на изобретательстве чего-то нового. Проанализировав причины такой тенденции, в КНР пришли к выводу, что единственным ярким отличием молодых людей в Китае и в прочих развитых странах мира является одно обстоятельство. Китайцы не читают фантастику. И в компартии решили, что китайские ребята должны читать фантастику, потому что она развивает воображение и заставляет думать о том, чего еще нет. На наших глазах этот эксперимент оправдывает себя.
Вадим Мельников / ИА «Альтаир»